872 дня чистилища

Дни.Ру публикуют рассказ "Шахматы" из цикла о блокадном Ленинграде "Чистилище", написанного петербургским писателем Кириллом Рябовым. Интервью с автором читайте здесь, остальные рассказы из книги доступны на этом сайте. Шахматы Он услышал, как открылась входная дверь, и кто-то зашел в квартиру. Тихо шаркая подошвами, гость прошел по коридору и остановился у соседней комнаты. Раздался негромкий стук и едва слышное бормотание. Володин не смог различить ни одного слова. В квартире уже давно никто не жил, кроме него и матери. Кто-то из соседей умер, кто-то пропал, кто-то сумел уехать.

Последний раз сюда приходили больше месяца назад. Дворник – высокий, тощий, носатый – и управдом – пожилая женщина – пришли, чтобы забрать книги из комнаты соседа-академика. Тот еще летом успел уехать в эвакуацию и теперь прислал письмо с просьбой переправить ему в Москву часть библиотеки. Книг там никаких не было, их давно сожгли вместе с мебелью соседи, пока были живы. Володин и сам взял несколько тяжелых томов дореволюционного издания и запихал в печку. Составив акт, дворник и управдом ушли, не особо переживая из-за того, что приходится уходить с пустыми руками. С тех пор квартирой никто не интересовался. Мама беспокойно зашевелилась на своем топчане. Володин услышал ее шёпот: – Это воры. – Какие воры? – прошептал он в ответ. – Воровать нечего. – Воры, – повторила мама. Володин протянул руку к старой кочерге в тот момент, когда снаружи стали дергать дверную ручку. Мама вяло зарылась в тряпки. – Кто там? – спросил Володин, вставая с кровати. Он был в старой шинели и женской шапке, на ногах валенки. – Живые есть? – ответил женский голос. Володин отодвинул шпингалет и приоткрыл дверь. В коридоре стояли две девушки с фонариками в руках. Одной на вид было не больше пятнадцати лет. – Что вам? – спросил Володин, отбросив кочергу. Он устал ее держать. – Мы квартиры обходим, – сказала та, что старше. – Вы тут один? Дети у вас есть? – Нет, – ответил Володин. – Детей здесь нет. – А зайти можно? Он запустил их в комнату. Старшая сразу заметила ворох тряпок на кровати. – Там кто? – спросила она. – Мама, – ответил Володин, садясь на табуретку. – Живая? – спросила младшая. – Живая, – сказал он. И добавил: – Пока. Девушки равнодушно осматривали комнату. Она была маленькая, темная и жуткая, как чулан Раскольникова. – Понятно, – сказала старшая. – А мы, знаете, ходим по квартирам, ищем детей. Иногда родители умирают, а дети сидят одни. Мы их ищем и отправляем в детдом. – Много нашли? – спросил Володин. – Вчера двоих спасли, – сказала младшая. Она с любопытством смотрела на Володина. В другой ситуации он бы решил, что она в него влюбилась с первого взгляда. – А Вы где работаете? – спросила тем временем старшая. – Я безработный. Сижу дома. С мамой. – А почему не на фронте? – Зрение плохое, – сказал Володин и достал из кармана очки. – Видите? – А я Вас вспомнила, – сказала вдруг младшая. – В прошлом мае… Вы ведь шахматист? Вы играли на первенство города, я помню. В полуфинале обыграли моего старшего брата. – Не помню, – сказал Володин. – То есть то, что играл, помню, конечно. Не помню вашего брата. – Он погиб, – сказала девушка. – А Вы выиграли тогда? Я финал уже не смотрела. Вы там с кем играли? С Ройзманом? – Да, с ним. Я выиграл тогда. Володин встал с табуретки и перебрался на кровать. Лег и надел очки. – Значит, карточка у Вас не рабочая? – сказала девушка. – Хлеба мало получаете? – Мало, – сказал Володин и прикрыл глаза. – Как же Вы живы еще? – Похоже, это недолго уже продлится. – Ладно, пойдем дальше, – сказала старшая. – Погоди. Может, Вам помочь чем-то? Володин открыл глаза. – У вас поесть нету? – Откуда же? Он закрыл глаза. Потом опять открыл. – Может, тогда маму заберете в диспансер? – Не можем, – сказала старшая. – Не имеем полномочий. Вам надо сходить в поликлинику, взять справку… – Ладно, ладно, – махнул рукой Володин. – Я все понял. Девушки ушли. Володин встал и закрыл дверь на шпингалет. Потом подошел к маме. – Ты как? – Не могу сказать, что хорошо, – ответила она. – Я на рынок пойду. Может, чего-нибудь выменяю. – На что? – спросила мама. – Ты уже все, что можно, отнес. Ничего не осталось. – Осталось кое-что. Володин открыл ящик стола и достал оттуда шахматы. Это был подарок старшего брата. Пару лет назад он подрался в ресторане и сел за хулиганство. Володин в то время выиграл уже несколько небольших соревнований и участвовал в первенстве республики. Вернувшись из лагеря, брат вручил ему шахматную доску. Раскрыв ее, Володин увидел внутри не привычные фигурки черного и белого цвета, сваленные в кучу, а настоящую армию. Пешки были сделаны в виде солдат: белые – белогвардейцы, в мундирах и с маленькими винтовками, вместо коней – двое казаков с пиками и на лошадях, слоны – офицеры в противогазах, вместо ладей – маленькие тачанки с пулеметами, король и ферзь – два генерала в парадных мундирах. Противостояла им настоящая Красная армия – матросы, кавалеристы, бойцы в буденовках. – Сам сделал, – сказал брат. – Люди научили. Видишь, это вот Буденный и Ворошилов, а тут у белых – Деникин и Врангель. Тебе на память. И вообще, как талисман. Выиграешь с ними первенство Советского Союза, а потом и первенство мира. Брат уехал жить куда-то на Дальний Восток, и они больше не виделись. Володин иногда писал ему письма, а брат отвечал. Он женился и устроился работать в таксопарк. А Володин готовился к очередному первенству города. Этими шахматами он никогда ни с кем не играл, но часто доставал и расставлял фигурки на доске. Никто, кроме мамы, их не видел. – Им в музее место, – сказала она как-то. – А они у тебя в столе пылятся. – Это же подарок, – ответил Володин. – Что мне их, отдать не пойми куда?

Теперь он нес их на рынок, чтобы обменять на кусок хлеба или собачатину, если она еще у кого-то осталась. Рынок находился неподалеку от его дома. Больше всего там ценились хлеб, водка, табак. Их обменивали на золото, драгоценности, толстые пачки денег. Кому там нужны шахматы, хоть и красивые, Володин не мог представить. На рынке была толкотня. Толстые барыги неспешно ходили между рядами, высматривая ценные вещи, которые можно обменять на еду. Володин выбрал одного из них, бородатого, в пальто с каракулевым воротником, и тронул за плечо. – Что есть? – спросил он равнодушно. Володин достал из-под шинели шахматную доску. – На черта мне это надо? – скривился барыга. – Ты посмотри, какие красивые, – Володин открыл крышку. Барыга взял фигурку матроса, осмотрел и небрежно кинул назад. – Сам делал, что ли? – хмыкнул он. – Где тянул? – Меняю на хлеб, – сказал Володин. – Придурок, – обронил барыга и пошел дальше. Немного потолкавшись, Володин попытался заинтересовать другого торгаша. – Красивые, – сказал тот. – Красивые, – сказал тот. – Только жратвы я тебе за это не дам. Папиросы нужны? Дам пять штук, так и быть. – Я не курю, – сказал Володин. – А ты возьми папиросы и поменяй потом на хлеб. – Нет, мне сразу надо. – Как хочешь. Володин пошел дальше. Торговаться он давно научился. Но одно дело, когда меняешь золотые часы или портсигар на буханку хлеба, а шахматы кому нужны? Одна женщина предложила ему небольшой кулек соевых конфет. Она тоже была с виду сытая, в хорошей одежде. – Мало, – сказал Володин. – Еще отсыпьте. – Вот еще. Я лучше на сережки поменяю. Она отошла, и тут же к Володину подошел барыга, предлагавший папиросы. – Чего, не наторговал еще? – Нет, – ответил Володин. – Махнешь на кость? – В смысле? – На кость. Я тебе настоящую кость, а ты мне шахматы. – Кость? – заволновался Володин. – А откуда? Большая? – Ну, не очень большая. Это лошадиное ребро. Как? – Покажите. Барыга достал из-под пальто мятую газету и развернул. Там лежал бледный осколок, плоский и длинный. – Она сухая совсем, – сказал Володин. – Вся обглоданная. – Ты чего, дурак? Ее же сварить можно. Бульон, студень. За такую кость, знаешь, сколько денег дадут? Мне просто тебя жалко стало. Да и шахматы красивые. Меняй, не будь дураком. Тебе ее надолго хватит. – Давайте, – сказал Володин. – Я согласен. Давайте меняться. Он достал доску, погладил и отдал. Кость запихал в карман. Барыга выглядел довольным. Дома он положил кость в кастрюлю, налил воды и поставил на печку. – Хорошо, – сказала мама. – А соль у нас осталась? – Нет. Без нее обойдемся. – Ты не расстраивайся. Витя тебе другие сделает. – Я не расстраиваюсь. Володин не расстраивался. Но шахматы ему было жалко. – Жаль, соли нет, – вздохнула мама. Когда в кастрюле закипело, она встала с кровати, приготовила ложку. – Поедим бульончику, и пусть дальше варится. Сделаем студень. А это точно лошади кость? – А чья же? – ответил Володин. – Да хоть и собачья. Видно, что не человеческая. Он снял с кастрюли крышку и заглянул внутрь. Ему стало дурно, страшно, обидно. Он захотел упасть и биться, как рыба. Кость немного разварилась и стала обычной деревяшкой. Володин отвернулся и ушел на кровать. У мамы дёргались губы. Неожиданно она опустила в кастрюлю поварешку, налила в тарелку мутной воды и стала хлебать. – Не сходи с ума, – сказал Володин, закрывая глаза. – Впрочем, как хочешь. На следующий день он уже не мог ни ходить, ни говорить. Иногда Володин открывал глаза и смотрел на маму. Она лежала на полу. Ему казалось, что прошло много дней. Или даже недель. Он спал, и ему снились шахматы. Он слышал, что по комнате кто-то ходит. Открывал глаза и видел только маму. Потом в комнату зашли какие-то люди. Без очков Володин не мог их четко разглядеть. Чьи-то руки стащили его с кровати. – Вы живы? – послышался женский голос. – Вас сейчас отвезут в диспансер. Потерпите немного. Он узнал девушку, которая приходила искать детей. Ту, что была моложе. Его вынесли на улицу, положили в кузов. Машина дернулась, и небо поплыло перед глазами. Иногда эта девушка его навещала. Зина, так ее звали. Сначала Володину было безразлично. А потом, когда он начал вставать и ходить, безразличие исчезло. Он вдруг научился радоваться. Палата была переполнена. Появлялись новые дистрофики. Кто-то постоянно умирал. Они выходили в коридор, чтобы не мешать другим. Как-то раз Зина принесла ему папиросы, и Володин первый раз решился закурить. Все тут же зашаталось, и он сполз по стене, вывалив язык от невообразимой тошноты. – Не надо вам больше курить, – сказала Зина и забрала папиросу. Стала курить сама. Потом она не появлялась больше недели, и Володин занервничал. Зина пришла усталая. – Маруся умерла. Помните, та, с которой мы приходили к Вам? – Помню, – сказал Володин. – Жаль. – А я Вам письма принесла. Представляете? Заглянула к Вам в ящик, а там пачка писем. Зина отдала ему сверток. Писем было девять штук. Все от брата. Вечером он стал их читать в том порядке, в котором они были написаны. В первых письмах брат Витя рассказывал о себе, что в городе у него спокойно. О войне там мало слышат. В армию его не взяли, туберкулез. Правда, в легкой степени, когда вылечат, может, и возьмут. С едой тяжеловато, едим одну картошку. А у вас как? Может, пришлете чего-нибудь вкусного? И папирос хорошо бы. Жена ногу сломала, в больнице лежит. Бла-бла-бла-бла… Один знакомый приехал из Москвы, рассказал, что у вас там делается. Извини, не знал. Постараюсь что-нибудь собрать и прислать. Если у вас совсем плохо, то знаете что? Помнишь, я тебе шахматы подарил? Съешьте их, я их из хлеба слепил.