"Как со стихами лучше понимаешь прозу, так с музыкой лучше понимаешь, что происходит на белом свете, чем с выпуском новостей или с газетой, - поделился с Днями.Ру своими мыслями по этому поводу сам Сергей Соловьев. - Это мост между тобой и временем, адаптация тебя к времени и времени к тебе. Поэтому я себя поймал на том, что я с абсолютно одинаковым удовольствием хожу в филармонию, в консерваторию и на концерты Шнура. И то и другое дает мне какую-то колоссальную энергетическую силу внутреннюю. И какую-то убежденность в том, что все идет хорошо. Вот зачем мне музыка. Я убежден в том, что никаких "плохих времен" ("ох, какие жуткие времена!") не бывает. Бывает жуткое твое участие в этих временах. А если ты участвуешь в этом деле с хорошей музыкой, то и времена "съедаются". Как становится ясно из слов режиссера, одним из певцов нового времени стал лидер распавшейся группы "Ленинград" и ныне существующего "Рубля". В отрыве от музыкальных вставок в фильме происходят фантастические вещи, один пересказ которых впечатляет: Лев Николаевич Толстой, прогуливающийся у вагона современного поезда-СВ мимо Башмета, взбирается в ротонду и поднимается в ней на манер летающей тарелки в небо – чтобы навестить своих в Ясной поляне. Отмотавшая срок на нарах Алика возвращается в этот мир просветленной, готовая играть Анну Каренину. Судьба Бананана после смерти напоминает историю из "Головы профессора Доуэля", Маковецкий становится Соловьевым, а жена убитого Крымова десяток лет поджидает убийцу мужа в психиатрической лечебнице. Музицирование не просто заключает происходящее в мелодическую рамку, но само становится центром событий, - картиной, лежащей на паспарту из выписки о состоянии здоровья клинического сумасшедшего. Воздушность, порыв ветра, спутник лучших произведений Сергея Соловьева, воплощается прямо здесь. Пока Катя Волкова, в миру томная дама, в фильме поет, обстриженная, темноволосая, бледная, худая и яркоглазая; пока Юрий Башмет играет на альте в зале Санкт-Петербургской филармонии; пока Шнур хрипит на большой сцене про небо; в общем, пока играет музыка, прекрасная, жестокая, на разрыв аорты, с болью и скрежетом, взрывными согласными, в кровь разбитыми губами и поломанными пальцами, на любом языке говорящий зритель понимает, что перед ним свежее, живое, человечное. Закрывая глаза на драматические отступления и несостоявшуюся историю, погружаешься в эти поющие лица и быстрые пальцы, звуковые волны и крики, говоришь себе: вот оно, пускай, не новое, известное, но самое сейчас нужное. Соловьевское.