На 15-м национальном театральном фестивале "Золотая Маска" театры Санкт-Петербурга оказались лидерами по части полученных премий. Помимо завсегдатаев "Золотой Маски" - Малого драматического Театра – Театра Европы, Александринского театра и Большого драматического театра им. Г.А. Товстоногова, в Москву с берегов Невы привезли и "темных лошадок". Дни.Ру открывают для читателей новые интересные театральные площадки Северной столицы.
Приключения домовенка в блокаду
Кукольный спектакль "Ленинградка" санкт-петербургского театра-студии "Куб" скроен изобретательно, но не пропорционально. Подаваемый как новая сценическая форма, он топорщится чужеродными элементами – как если бы платье, к примеру, Алены Ахмадуллиной скроили по лекалам Dolce&Gabbana. Простая история о том, как домовой спасает оставшуюся в блокаду без родителей и пережидающую войну в шкафу девочку, рассказана на смеси нижегородского с французским – новоязом, рожденным через подмену театральных средств кинематографическими. Кукольный театр здесь не выходит за рамки небольшого экрана, да и кино теснится, уступая ему место, лишь минуте на десятой.
После сюжета о гламурной блондинке-корреспондентке, рассекающей под "Сплина" по улицам Питера на красном авто в поисках дома-призрака со старушкой-блокадницей, и смены времен с настоящего на прошлое, на фоне кинохроник скользит кукольный трамвайчик. Домовой метет опустевший дворик в блокадном городе, торгуется с крысой за горбушку хлеба, а та рядится в платье и заводит патефон. Техника черного кабинета, в которой за экраном работают артисты-кукольники, создает иллюзию реалити-мультфильма – жанра, опробованного еще в Голливуде, но в интерпретации "Куба" приобретающего мифическую стилистику работ Юрия Норштейна, дистиллированных интонацией "Приключений домовенка Кузи".
Однако видеоряд, скачущий от псевдонеореализма "Глянца" Кончаловского к полутонам "Ежика в тумане", вкупе с саундтреком, титрами и прочими признаками соседней области искусства, становятся-таки спектаклю клеткой. "Ленинградка", скрывая душу за кинематографическими одежками, банально оборачивается сочинением ко Дню победы за подписью какого-нибудь старшеклассника.
Отдельный санузел для Раневской
Пьеса Улицкой "Русское варенье" в постановке Анжея Бубеня – густой настой сорной травы, собранной на просторах отечественной классической литературы; горький на вкус, обманчиво предлагаемый на сладкое под видом комедии в Театре сатиры на Васильевском в Санкт-Петербурге.
Семейство Лепехиных прибило к берегу дощатого островка посреди пруда – их родовому нулевому километру: на месте дышащей на ладан даче когда-то стояло поместье, завещанное "какой-то бабушке в 1828 году". Умерший глава семейства при советской власти пытался возродить некогда цветущие в округе вишни, но смог вывести только новый сорт крыжовника "Заря коммунизма". Признаки цивилизации исчезают, точно крысы с тонущего корабля: гаснет свет, ломается санузел, перерезают водопровод. Но Лепехины от несчастья к несчастью только крепче цепляются корнями за землю предков, которых они к кому только не пытаются отнести - к Александру Македонскому, вот например. Стройного генеалогического дерева никак не выходит, в округе не то что вишни, а даже и яблони не растут, и вырвут Лепехиных в финале, как поросль сорняков, с корнями.
Петербургский театр, в котором настойку выдержали, не зря зовется сатирическим: смех смехом, но "Вишневый сад" в реалиях двухтысячных обрывается трагичнее, чем под пером Антона Павловича Чехова. Его и дают-то без занавеса и сцены: разлив пруд перед первым рядами, перекинув через воду мостки, застилая ползала дымом от переносной печки, покрапывая дождем, - максимально сокращая пространство между актерами и зрителями. Режиссер множит планы, разводит героев по разные стороны для одновременных событий там и тут, запараллеливает монологи. Актеры бьют яйца, валяют по полу тесто, варят всамделишнее варенье - от неприкаянности маются, томятся и дурачатся, в то время как судьба точит нож по их душу. Действие ускоряется, рвется на части, закручивается по спирали абсурда.
"Читайте Чехова, Достоевского, Толстого", - то и дело призывают герои, сами же и играющие в названных классиков. Каждый из них – отражение нескольких персонажей, характерный типаж, несущий, как будто в наказание, бремя того или другого русского литературного героя. Но под каким бы видом ни пыталась интеллигенция оторваться от бренного, все пути, по Улицкой и Бубеню, ведут в санузел. Этим зрителю и тычут в лицо - зритель же, едва продышавшийся от дыма, смеется как плачет.