Неразрешенные вещи поэта Кутенкова

Вы вошли в лонг-лист премии "Дебют" по эссеистике. Почему вы решили участвовать в конкурсе? Расскажите о вашем произведении, номинированном на премию. На конкурс прислал подборку эссе и стихотворений после предложения одного из кураторов "Дебюта". Если бы не это предложение – меня бы не было в числе номинантов: в последнее время испытываю неловкость перед ситуацией любой саморекламы – и, напротив, стараюсь больше делать для других и для литпроцесса. Мне предлагали взять псевдоним, "чтобы отвлечь злопыхателей", но я отказался: никогда в жизни не пользовался псевдонимом (хотя думаю сейчас, глядя на некоторые свои статьи и стихи четырёх– и пятилетней давности, что лучше бы не выступал под собственным именем – это неплохой ход, пока ещё находишься на пути проб и ошибок. Но потом наступает ситуация, о которой поэт сказал: "Не отрекусь от сделанных ошибок, / Они мои – и, стало быть, со мной"). Новость о том, что подборка моих эссе и статей оказалась в лонг-листе соответствующей номинации, застала меня в книжном магазине "Москва" на Воздвиженке, в привычном красном диванчике, где я читал уже не помню что – не то очередную ЖЗЛ-овскую биографию, не то "Записные книжки" Довлатова… Сказать, что новость меня совсем не обрадовала, было бы кокетством: этому известию предшествовал час психологически утомительного разговора с прозаиком, который просил напечатать статью о его романе без изменений, со всеми глупостями и пошлостями (обычные трудодни редактора отдела критики и публицистики) – и не менее тяжёлый разговор с отцом, который, как обычно, промывал мозги, что мало зарабатываю. Я мысленно отправил всех лесом, уехал в книжный, зарылся в книгу, тогда и был застигнут новостью; конечно, испытал воодушевление на какие-то несколько секунд, представил себя обладателем заветного миллиона, но довольно быстро понял, что дальше лонг-листа мне ничего не светит, окунулся в трезвую реальность, – или в книгу ЖЗЛ, если хотите, – и не испытал огорчения, и продолжил жить прежней жизнью… Затем пришёл домой, посмотрел длинный список: за кого-то из друзей, действительно дебютировавших благодаря этой премии, порадовался, какие-то фамилии вызвали недоумение – в общем, нормальная реакция на список любой премии… Если главный приз достанется кому-то из талантливых дебютантов, и премия в его лице оправдает своё название, – я порадуюсь не меньше, чем за себя, честное слово. Гораздо интереснее поговорить о текстах, присланных мной на конкурс. Это, во-первых, важный для меня цикл "Дневниковые заметки о сущности поэзии": "цикл личностной эволюции", как я его условно называю. Четыре раздела, писавшихся мной с сентября 2013 по сентябрь 2014 и опубликованных в интернет-издании "Новая реальность": наблюдения о взаимоотношениях поэзии с собой, о том, что такое эта неуловимая субстанция; ламентации, опирающиеся в первую очередь на собственный опыт стихотворца, а во вторую – на прочитанное о природе поэзии… Это попытка разговора с собой, стилистически оформленная в "неформатном" стиле разрозненных записей; здесь для меня важно новое прежде ощущение "творчества для себя", без ограничения журнальным форматом и без ощущения присутствия редактора, который стоит за плечом. В такие минуты – а каждая часть раздела пишется в состоянии сильного вдохновения, когда не можешь не писать – неожиданно проговариваешь очень важные для себя вещи – может быть, даже те, которые вслух проговаривать неловко. И вот эта "неловкость" есть попадание в точку эстетической правды: естественно, перечитывая, понимаешь о себе и о сказанном что-то новое. Этот цикл для меня – еще и преодоление собственной интровертности: отсутствие повода, которое становится единственно важным поводом – суть непроговариваемое, требующее вербализации. Ну и, кроме того, в подборке, присланной на конкурс, были ещё два важных для меня текста – о поэзии Татьяны Бек и о книге Марии Степановой (опубликованы в "Знамени" № 2 и № 10 соответственно) и ещё не опубликованная рецензия о книге Андрея Гришаева.

Будем откровенны: молодые писатели не могут прокормиться литературой. Чем вы зарабатываете на жизнь? Сейчас у меня, по сути, четыре работы: официальная – копирайтером в агентстве по организации мероприятий, кроме нее – репетиторство (русский язык), литературная площадка в Музее Современной истории и работа редактором отдела критики и публицистики в интернет-журнале "Лиterraтура". Оплачиваются только первая и вторая, а наиболее интересна – четвертая, она же отнимает больше всего времени. О ней и расскажу подробнее. Предложение Андроника Романова "у нас вакантно место редактора критического отдела" в июне этого года упало на благодатную почву: я как раз собирался увольняться из Литературного института, где после его окончания три года проработал методистом и так и не защитил диссертацию. За эти три года и предшествующие им я довольно активно занимался литературной критикой: публиковался во многих изданиях – от московских ("Знамя", "Октябрь") до региональных ("Урал", "Волга", "Бельские просторы") и зарубежных ("Интерпоэзия", "Эмигрантская лира"), участвовал в критических семинарах, и, разумеется, много читал критики и филологии – и авторов прошлых лет и современников… Естественно, накопилась некоторая усталость от самого процесса письма. А вот работа с чужими текстами на основе полученного опыта – это, как мне кажется, то, благодаря чему я мог бы привнести некоторую смысловую лепту в литературный процесс и одновременно сделать передышку, изменить вектор движения, не меняя главного – любимой профессии. Я довольно быстро втянулся в работу и полюбил еt так, что готов был бы заниматься ей, даже если бы не было вовсе надежды на финансирование. Редакторская работа приучает к терпимости и нивелированию любых проявлений эгоцентризма: думаешь уже не о своих взаимоотношениях с тем или иным автором или согласии/несогласии с той или иной точкой зрения, а о том, будет ли текст интересен аудитории и органично ли встроится в канву номера. Знаю из прошлого опыта, как неприятно, когда тебе грубо или раздражённо отвечают в издании, когда задерживают ответ или дают исправленный текст без согласования, и не позволяю себе такого. Интересный, яркий, живой текст для издания воспринимаю как радостное приобретение. Безусловно, есть и огорчения – еженедельный раздел критики и публицистики трудно тянуть без гонораров; но при должном энтузиазме это задача выполнимая, и я поставил себе задачу – не обходиться републикациями (не больше одной за номер), а искать оригинальные тексты. И, естественно, тексты должны отбираться по гамбургскому счёту – вне зависимости от условий финансирования и от общей ситуации девальвации планки критического ремесла. Благодарен нашим постоянным обозревателям – Сергею Оробию, Юлии Подлубновой, Дарье Лебедевой, Евгению Тарану, Наталии Черных – и всем, кто участвует в работе критического раздела "Лиterraтуры". Огорчительно и то, что работа высасывает из тебя все соки: уже два с половиной месяца не пишу ничего своего, но в первую очередь ощущаю себя всё-таки поэтом – и очень хочу вернуться к стихам (в критической работе, как и ожидалось, наступил некоторый закономерный перерыв): хотя придерживаюсь твёрдой позиции – работа отдельно, собственное творчество – отдельно. Если почувствую, что начинаю халтурить или подходить к работе над номером как к конвейеру, а не как к спектаклю с органично срежиссированными элементами – постараюсь найти в себе силы, чтобы отдохнуть (хотя покой нам только снится) или честно уйти из профессии. Но, надеюсь, до этого не дойдёт. Кто для вас является образцом в редакторской работе? В феврале прошлого года я буквально выкатился на улицу из редакции журнала, где редактор, на протяжении двух часов сидя со мной перед экраном компьютера, разбирал по косточкам мою рецензию на поэтический сборник… Статья под его требовательным пером превратилась в текст, испещренный желтыми пометками и перечеркиваниями. Причем главная претензия формулировалась так: что я неправильно вижу книгу (подразумевалось, что должен видеть его глазами). Я вышел, абсолютно усталый, голодный, с опустошенными мозгами и единственной мыслью: а зачем мне все это, я не хочу видеть книгу чужими глазами, и единственное, чего хочу сейчас – отдохнуть… Рецензию потом приняли в другом, не менее хорошем издании, редактор которого написал, что она "украсила номер". Но с тех пор при написании любой статьи – и тем более при работе с чужими текстами – я вспоминаю этот экран, испещренный желтыми пометками: как символ внимательного, строгого отношения к материалу и недопустимости халтуры (это одна сторона медали – положительный опыт) и попытки навязать автору свою точку зрения (чего стараюсь никогда не делать: это опыт отрицательный). Но положительного в этом эпизоде все-таки больше. Второй пример, который часто перед глазами на протяжении последних месяцев – работа Ольги Ермолаевой, редактора поэтического отдела журнала "Знамя". Я не работал с ней как с редактором и мало знаю о том, что там происходит с подборками стихов, но участие в ее семинарах в прошлом году – на Форуме молодых писателей в Липках и в Киргизии – дало мне огромный витальный заряд энергии, без преувеличения. Запомнилась её фраза: "Я очень люблю свою работу. Мой самый страшный сон – что черти в аду мне скажут: Ермолаева пропустила гения – и подольют маслица…". Вот и я стараюсь не пропускать талантливых критиков, по мере возможности приглашать их для написания статей, пытаться что-то противопоставить мифу об отсутствии литературной критики: вообще, ориентироваться на те образцы редакторской работы, которые кажутся мне идеальными, благо иллюстраций и отдельных нюансов профессии могу припомнить немало. В то же время вокруг много образцов, как работать не надо: за ними можно не ходить далеко. Здесь сразу вспоминается моя первая книжка, вышедшая в 2009 году тиражом 50 экземпляров, где слова и строчки были заменены без моего ведома, и пришлось вклеивать в конец листок с комичными опечатками (самый смешной был такой: там была реминисценция из Бориса Рыжего – отсылка его строкам "не надо ни хера/помимо сигарет/и чтоб включал с утра/Вертинского сосед" – и, естественно, крепкое словечко заменили на "ни фига"). Считаю, что пояснение в конце книги "вместо "читать ни фига не надо" читать "ни хера не надо" – хорошая иллюстрация моего отношения к своему раннему творчеству (примерно до 2011-2012 гг.).

С какими издательствами и журналами вы предпочитаете сотрудничать и почему? Моя последняя книга стихотворений – "Неразрешенные вещи" – вышла в начале этого года в екатеринбургском издательстве "Евдокия". Благодарен судьбе за то, что жизнь свела меня с Сергеем и Евдокией Слепухиными – добрыми и мужественными подвижниками: первый много помогает молодым авторам, а его дочь – кроме того, прекрасный художник и дизайнер (обложку для книги, сделанную ими совместно, хвалили все без исключения – больше, чем саму книгу). Вообще, стихи публиковались куда реже: сейчас инфляция в поэтическом процессе, множество интересных имён, среди них легко затеряться, тогда как критика более дефицитна и более востребована. К сожалению, деятельность организатора, критика – иными словами, литературного деятеля – заслоняет тебя как поэта; но в то же время именно попытка осмысленного вклада в литпроцесс, стремление что-то делать в организаторском, редакторском, критическом плане служит оправданием твоей профессиональной совести. Кроме того, реакция так называемого поэтического сообщества – не мед и халва: в глазах некоторых людей ты остаешься на уровне однажды закрепившегося ложного представления, они не желают видеть тебя нового, в спектре всех изменений и возрастной эволюции, а огромное количество имён – и среди них немало талантливых – не даёт возможности разглядеть тебя должным образом. Постепенно начинаешь думать, что стагнация предубеждений, складывающихся вокруг тебя – это некая карма, и с чем-то в жизни просто надо смириться – например, что как поэт будешь замечен по достоинству лишь немногими, теми, у кого будет желание разглядеть при нужном стечении обстоятельств, и не нужно для этого делать ничего специально. Кому надо, тот разглядит, а то, что тебе дан ресурс что-то делать для других и для литпроцесса в целом – это уже само по себе повод для благодарности мирозданию, и сетовать на своё положение, брюзжать по поводу незамеченности или того, что судьба тебе мало даёт, было бы глупо. Поэтический дар – это уже невероятно много; он дан как золотая корона, весом столь же, сколь и тяжёл, и взамен его судьба логично убавляет милостей (я верю в компенсационную природу таланта), зачем требовать ещё чего-то взамен – премий, публикаций? Это ощущение, что тебе "недодали", как мне кажется, одна из главных ошибок литераторов. Но, если вдуматься, сколько же всего ещё дано вместе с тяжестью поэтического дара – к примеру, тот же ресурс литератора и возможность действовать в литпроцессе с пользой для других: организовывать мероприятия, печатать талантливые тексты… И тем не менее это ощущение жизненного фиаско в обмен на поэтический дар неотъемлемо; оно как мощный позитивный двигатель, становящийся причиной появления тех же стихов и твоей активной деятельности. Но я, кажется, отвлёкся от вопроса… Что касается журналов, в последнее время ценю "неформатные" толерантные сетевые издания: "Новая реальность", "Сетевая Словесность", "Белый ворон" – благодаря им состоялись публикации тех текстов, которые вряд ли можно было бы увидеть в более закрытых изданиях "Журнального Зала" (как тот же цикл "Дневниковые заметки о сущности поэзии" или те публикации интересных авторов, которые я стараюсь рекомендовать главредам этих изданий). Вы можете назвать самых талантливых, по вашему мнению, молодых российских писателей, на которых непременно стоит обратить внимание? Слава Богу, что вопрос ограничен словом "молодых" – иначе был бы соблазн отвечать очень долго. Из поэтов, которые примерно одного со мной возраста или чуть старше, назову Дмитрия Гаричева, Екатерину Перченкову, Марью Куприянову, Константина Комарова, Марию Малиновскую… Недавно Вера Полозкова разместила у себя на странице услышанное ей стихотворение Ксении Чарыевой; не могу сказать, что люблю целиком творчество Ксении, но стихотворение хочется перечитывать и перечитывать, действительно испытываешь гордость и радость, что твои ровесники способны писать такие вещи. Из коллег-критиков, вошедших в длинный список "Дебюта", отметил бы Рустама Габбасова, чей вдумчивый подход к стилю и анализу интересен широким, панорамным и одновременно – в нужные моменты – детальным взглядом на описываемое явление. Кого-то наверняка забыл назвать… Из недавних открытий-потрясений самое сильное – Ася Климанова, ушедшая в 2010 в возрасте 17 лет неговорящая девочка-аутистка; про ее наследие кто-то из комментаторов с восхищенным выдохом написал "какая удивительная жизнь – быстро написать все стихи и улететь обратно в рай". Только что вышедшая ее подборка в "Лиterraтуре" собрала невероятное количество просмотров – больше 5 тысяч, когда не прошло еще и недели; думаю, Ася поделилась с кем-то там, где она сейчас… Готовится ее подборка на "Сетевой Словесности". Мистика была еще и в том, что номер с ее подборкой вышел ровно в день рождения Аси, ей бы исполнился 21 год (о чем ни я, обративший внимание Марии Малиновской на подборку, ни сама редактор не знали), а за день до этого мы прочитали ее стихотворение на литературных чтениях "Они ушли. Они остались". Как после таких "совпадений" не верить в иррациональную природу поэзии? А какие авторы сильнее всего повлияли на Ваш литературный стиль? Если говорить именно о поэтическом стиле (который, ясное дело, еще формируется), не о мировоззрении – то в последнее время для меня значимы Мандельштам, Арсений Тарковский, а из современных поэтов – Мария Степанова, Денис Новиков, Борис Рыжий. Довольно долгое время было сильно влияние Татьяны Бек – и стилистическое, и мировоззренческое; ее стилистические ходы, влияние ее просодии до сих пор проявляются помимо воли. Но вообще Пастернак не зря сравнивал искусство с губкой: я сторонник впитывания и пересечения самых разнообразных влияний в твоём стихотворении и, что важно, – непредсказуемости их появления и перевоплощения. Что касается критического стиля – здесь назвал бы Лидию Гинзбург, Тынянова, Эйхенбаума, а из современников – Илью Фаликова, Аллу Латынину, Игоря Шайтанова, Ирину Роднянскую; из более молодых – Марину Гарбер, Евгения Абдуллаева, тех же Екатерину Перченкову, Наталию Черных. В Италии бытует традиция: первое место в списке самых продаваемых авторов всегда отдается Данте Алигьери и его "Божественной комедии". А если бы в России существовала такая традиция, то какая книга была бы достойна первого места? Я бы, с вашего позволения, убрал слово "продаваемых" (сейчас это слово невольно привлекает сомнительные коннотации), оставил бы "важнейших" – и дополнительно уточнил бы "для себя". Назову новеллу и рассказ – зарубежного и русского автора. "Тонио Крегер" Томаса Манна и рассказ "Тоска" Чехова. Первое произведение – о том, как очень большое разочарование становится мощным стимулирующим фактором для творчества. О той самой компенсационной природе таланта – работе "не покладая пальцев", как было написано в одном из переводов, и фанатической сосредоточенности на своем деле. Второй рассказ – просто о человеческой природе как она есть: обнажение последней правды. Шум, гам, какофония жизни как проявление её равнодушной суеты – и контрастирующее одиночество человека с его правом на отклик, которое не может пробиться через эту суету. Неуслышанность человека человеком в крайней, оглушающей концентрации – и возможность найти, если можно так выразиться, нематериального собеседника.

Что бы вы посоветовали начинающему писателю? Все, что я могу "посоветовать" – адресовано прежде всего моему прошлому, а прошлое точно знает, что на эти советы наплюет – и согласится с какими-то из них, только пройдя путь до настоящего и проанализировав опыт… Главное – запастись терпением и понять раз и навсегда, что ничего не будет легко: никто тебе ничем не обязан, и если ты чувствуешь своё призвание – то "расти, покорствуй, крест неси". А если не чувствуешь – то из ощущения литературных занятий как милого хобби мало что вырастет. Второе – воспитать в себе понимание, что литература сегодня – крайне маргинальное дело, и вступать в эту сферу с надеждой на чью-то благодарность и на экономию усилий – заранее проигрышный вариант, лучше сразу поменять профессию. Третье – избавиться от нарциссизма: не нужно торговать собственными стихами, важно понять, что поэтов без тебя в избытке, и гораздо более благородное (не синоним – "благодарное") дело – занять позицию человека, ищущего талантливое и старающегося об этом говорить: представлять талантливых коллег, устраивать мероприятия, писать статьи… Но это не должно отменять творческого самоощущения: оно прежде всего внутри, оно самоценно и не зависит от иерархий и репутаций. А с этим пониманием – пожелал бы оптимистичного настроя: сейчас в литературе практически нет цензуры (за исключением планки немногих отдельных изданий) – и цензуру, этическую и эстетическую, ты можешь воспитать только в самом себе: у каждого есть возможность создавать свои проекты: журналы, литературные площадки. Если то, что ты делаешь – интересно, твоя деятельность найдет сторонников; а потому можно не придавать особого значения существующим рукотворным иерархиям, которые будут проверены временем, и глупо огорчаться "невписанности". Но одновременно – не стоит бояться ошибок: только с ними достигается трезвость самоощущения. Вообще, лучше сразу хорошо удариться, разбиться в лепёшку – встать с ощущением боли: два дня или больше отдать на лечение ран, потом встать и прямо пойти по жизни. Без розовых очков, иллюзий – но с приобретённым ощущением огромной любви к своему делу и необходимости испытаний. И силы призвания, которое единственно – а потому преодоление трудностей просто неизбежно.