Станция здесь — Беслан. Сразу досмотр нужен. Каждый случайный путник тут проходит контроль. В маленьком городке видно еще и душу. Каждый ее сантиметр и безнадежную боль.
Кто ты, какими судьбами? Что за собой оставишь? Знай, чужакам в Беслане места совсем нет. Но, побывав тут, прежним уже не станешь. Воздух пропитан скорбью уж 19 лет.
Осень четвертого года, тысячи сломанных судеб. Это писали в книжках, чтоб нарастить доход. Сотни обугленных трупов, то ли еще будет. Вечно кровавое море, где захлебнулся народ.
Нет тут чужих детей, нет ни чужой мамы, слегшего в землю папы, брата или сестры. Только могильные плиты все бередят раны в этом городе ангелов с той ужасной поры.
Зиждется шлейф из слез там, где стоит могила. Текст на гранитном камне колется, как игла. Жаль, что не дожила. И что недолюбила. И ты прости, родной. Я не уберегла.
Взгляды с надгробных фото сверлят центр грудины. Где-то под ребрами слева перестает стучать. Третьего сентября смертины именины. Вместе со всем Бесланом хочется закричать.
***
Пули пробили двери, пули выбили окна. Школа не помнит смеха и тот первый звонок. А во дворе земля будто от слез промокла. Люди хотели выжить, но никто не помог.
Шепот истерзанных тел, запахи страшной смерти. Здесь раздавались взрывы и прогремел расстрел. Что испытали тогда эти бесланские дети и почему из них мало кто уцелел?
Дико бьет по вискам звонкий колокол храма. В тихую бездну отчаяния катится небосвод. Счастлив сегодня тот, у кого есть мама. И не нужны поминки каждый проклятый год.
Золотом обнесли место жестокой казни. В зале спортивном тьма похоронила свет. Ну и что же молчим, снова хотим разве? Может, закончим войны этих кровавых лет?
Горе застряло в горле. Сложно выдавить фразу. Горы мягких игрушек и бутылки с водой. Здесь метали гранаты даже по первому классу. Ангелы обретали долгожданный покой.
В хаосе страшной скорби только одно лечит — маленькая старушка в бедном своем платке. Женщина каждый день носит сюда свечи. В тот роковой сентябрь видела все в окне.
Бабушкин дом напротив, ей тут совсем близко. Здесь она за хозяйку и за родину-мать. Кормит дворовых собак, есть и у кошек миска. Звери ушедших ангелов не перестали ждать.
Еле сгибая ноги, старенькая вразмашку мирно бредет к дому, я остаюсь одна. Ей вдогонку сую из кошелька бумажку. Бабушка тихо шепчет: "А вы не голодна?".
И у меня дыра черная между ребер, слезы опять душат, двигаюсь на вокзал. "Жертвы нельзя забыть, память нельзя разрушить", — должен сказать каждый, кто еще не сказал.