Пятнадцатая по счету из двадцати короткометражек киноновеллы раскрывает самое сокровенное в человеке – передавая частное через общее. Дни.Ру расспросили Нану Гивиевну о том, как создают атмосферу волшебства и доверия настоящие классики кино. - Нана Гивиевна, Ираклий Квирикадзе в интервью Дням.Ру назвал себя графоманом, потому что когда его попросили написать сюжет, он написал целых три – один из них перешел к вам. Как Вы оцениваете его сценарное дарование? - Мне посчастливилось, что рядом со мной такой человек, как Ираклий Квирикадзе. Кроме того, что он был моим педагогом – я у него училась, он автор сценария практически всех моих фильмов, и конечно, немаловажно, что он мой муж. Я останавливаюсь на его сценариях, потому что у него всегда неожиданные повороты – он большой фантазер и придумщик. И человек, который всегда старается избежать каких-то стереотипов и банальностей – а это очень важно. Он всегда работает в стиле магического реализма - и по жизни, и по мысли, и по чувствам. - Разве в этом нет некоей искусственности, придуманности? - Мне гораздо интересней красивая ложь, чем скучная правда. Я выросла в такой семье – у нас ничего не происходило просто так. Это всегда было представлено, разыграно, это было спектаклем, это была возможность соприкоснуться с другой реальностью. Когда мне хочется рассказать о каком-то реально случившемся эпизоде, я рассказываю это так, как я это видела, как я это ощутила. Иногда свидетель смотрит на меня выпученными глазами, потому что я рассказываю совершенно другое, но для меня правда то, что я рассказываю, потому что я так воспринимаю, я так вижу, я так ощущаю. Мне так нравится – и мне так интересней. Я стараюсь жить так, чтобы мне было интересно. - Вы чувствуете себя каким-то таким Андерсеном? - Андерсеном? Несмотря на то, что он мой любимый сказочник, тем не менее я не сказочник. В нашей жизни так много происходит на грани – это надо уметь замечать: все знаки, все символы, недосказанности, недоделанности, недоигранности. Если ты это сам уже стараешься доиграть, допонять – ты всегда оказываешься на лезвии, на грани. Реальность – это как я ее вижу. Каждый человек ее ощущает по-своему.
- Когда человек приставляет дуло пистолета к виску, это момент перемены, перехода из одного состояния в другое. Это ведь тоже некое магическое превращение – то, что происходило у вас в кадре? - Здесь уже человек находится на грани двух миров. Он уже шагом там, шагом еще здесь. А тот, потусторонний мир нам неведом. Мы можем только его домысливать, верить в него, как-то представлять. - Но ведь сама история довольно реальна, очень актуальна – в ситуации некоего внутреннего одиночества. - Это не только сегодня, это всегда было – с тех пор, как существует человек, он всегда ощущает и одиночество, и мыслит, и думает о смерти. Люди, которые мыслят, наверное, очень часто думают о том шаге, когда ты переступаешь эту грань. - Может быть, поэтому это все снимается в таких старинных ярких интерьерах? - Мне, например, не нравятся розовые стены – но у меня не было возможности их переделать. - Потому что в них много молодости и жизни? - Нет, потому что для меня это цвет китча. Этот пинк - он сам по себе, чисто эстетически, не в моем вкусе. Но так как он сейчас сам присутствовал в этом интерьере, я стараюсь его заглушить, перебить. И может быть, этот момент ощущения жизни в розовом цвете – на самом деле это наталкивает на последнюю мысль: переступить или не переступить эту границу. - Федор играет на рояле пистолетом – это очень явно даже для короткого метра. Это тоже некое усиление этой черты, границы? - Музыка – это в хорошем смысле слова самое агрессивное искусство, потому что даже человек, который не понимает музыку, вообще не соприкасается с высокими понятиями, все равно находится под воздействием музыки – вот здесь, на подсознании. Он даже ее может не слышать, но она действует. Поэтому музыка – это очень важный элемент в кино. Я никогда не ограничиваю актеров в их словах, чтобы им было комфортнее их произносить. Но я всегда им задаю то состояние, которое они должны играть. А органичные слова он всегда себе выберет сам – важно, чтобы он себя комфортно чувствовал, потому что это главное оружие для кино. Это не рядовой фильм, он актерский, там очень важно все – и каждая деталь имеет значение. - Поэтому вы выбрали Федора на главную роль? Он несет явный посыл? - Да, он несет в себе очень четкий конкретный посыл, знаковый. В его наружности, в его лице, в его осанке это все очень четко прослеживается. Допустим, в России он человек известный – но если кто-то его не знает, видит на экране в первый раз, он все равно несет в себе этот посыл, этот запал, этот знак, образ. - Насчет знаков – вы очень четко выстраиваете кадр. Куда артист должен встать – по точкам, зеркально отразиться. Это какое-то имеет значение в символике фильма? - Для короткого метра все очень важно. Чем короче фильм, тем он должен быть конкретней. Может быть, зритель об этом не задумывается, но когда он смотрит, человек, каждая деталь очень важны, потому что у тебя нет времени раскрыть образ, развить его, представить его в том или ином аспекте – и чем короче, чем сложней. Это как маленькая танка – маленькая японская танка, хайку. Все сказано – и философия, и ощущение этого мира – в этих четырех маленьких строчках. Так и короткий метр. Чем короче, тем лаконичнее – и каждая деталь в нем имеет большое значение. А по поводу кадра – я болезненно воспринимаю композицию. Для меня важен цвет, свет, что делает камера, на что делает акценты, как она ощущает и чувствует актера. - То есть вы немного живописец? Может быть, вы ориентируетесь на какие-то живописные полотна? - Всегда. Например, темнота для меня – это Рембрандт. Его темнота невозможная, неповторимая ни для какого художника. Это для меня старая голландская школа – я люблю эти стертые лица, потому что ты сразу делаешь акцент не на длинных накрашенных ресницах – ты сразу смотришь и видишь структуру, ты сразу обращаешь внимание на главное. Цвет – глубокий, теплый, очень человечный. Иногда он должен быть и холодным, в зависимости от сцены – поэтому цвет, свет, композиция. И кино для меня – это живопись, которая движется. Я сама архитектор по своей первой профессии, я окончила академию художеств, живописью занималась. Для меня очень важен цвет, свет, композиция, музыка, актеры – все маленькие детали. Я так выстраиваю эти стенки сейчас – я не могу тут ничего прибивать, хоть и руки чешутся. Я всегда вешаю, перевешиваю, потому что это может пройти. Я никогда не останавливаюсь на этом, никогда не делаю долгих панорам, чтобы зафиксировать: смотрите, что здесь висит, что я тут поставила. Должна быть атмосфера, состояние. И если я даже проездом на той стене, которую я два дня выстраивала, все равно ощущение, состояние этой стены передается зрителю – даже если он этого не заметит. Для меня это очень важно.