Ее мать, Мария Александровна Мейн, ждала мальчика и даже выбрала ему имя: Александр, в честь своего отца, почетного гражданина Москвы Александра Даниловича Мейна. А родилась девочка, которой суждено было проложить свой неповторимый путь в русской литературе. Марина была дочерью профессора Ивана Владимировича Цветаева, основавшего и подарившего Москве знаменитый Музей изящных искусств имени императора Александра III (ныне Государственный музей изобразительных искусств имени Пушкина).
"Маленькая моя Муся все складывает слова в рифмы, наверное, будет поэт", – записывала мать в дневнике. Но предпочитала не давать ей бумагу для стихов, а учить музыке, будучи сама прекрасной пианисткой. "От матери я унаследовала Музыку, Романтизм и Германию. Просто – Музыку. Всю себя", – говорила Марина.
Мучительную боль от потери матери, умершей в 1906 году, когда Марине было 14 лет, Цветаева испытывала всю жизнь. Мария Александровна ей часто снилась. Из всех видов общения Марина Цветаева предпочитала "сон: видеть во сне", а потом уже переписку. Не случайно крестным отцом своего сына Георгия (Мура), родившегося 1 февраля 1925 года в Чехии, она пригласила писателя Алексея Ремизова, на протяжении многих лет записывавшего свои сны.
"Вся моя жизнь – сон о жизни, а не жизнь", – говорила она. Подспудно всю жизнь Марину захватывала бессознательная жажда смерти – для того, чтобы встретиться с матерью. После такой матери Цветаевой оставалось только одно: стать поэтом.
…Огромные, "венецианские" глаза. Аквамарин и хризопраз. Глаза в пол-лица, черные густые волосы. Встретив этого необыкновенно красивого юношу на пляже в Коктебеле, где Марина гостила у поэта Максимилиана Волошина, она загадала: "Если он найдет и подарит мне сердолик, я выйду за него замуж".
Крупный розовый сердолик был найден и подарен, и в январе 1912 года состоялась свадьба Марины и Сергея Эфрона. До этого у Марины были "совместные" с младшей сестрой Асей влюбленности – сначала в поэта-символиста Льва Кобылинского, писавшего под псевдонимом Эллис, которого сестры прозвали Чародеем, потом в филолога и переводчика Владимира Нилендера. Но это все было детское, ненастоящее, мимолетное… Правда, привычку влюбляться в одного и того же человека и "делить" его между собой сестры сохранили надолго.
"Я с вызовом ношу его кольцо. – Да, в Вечности – жена, не на бумаге!" – писала Цветаева в стихах, посвященных мужу. Он был сиротой, так же, как и Марина – в Париже его мать, известная революционерка-народоволка Елизавета Дурново-Эфрон, повесилась, не пережив нечаянного самоубийства младшего сына. Для Марины Сергей прежде всего был "мальчиком без матери", а не мужчиной. Наверное, подсознательно она хотела заменить ему мать, во всяком случае, в их семье Марина была ведущей, и в ее любви было много материнской заботы.
В том же году у них родилась дочь, которую Марина, вопреки желанию мужа, назвала мифологическим именем Ариадна. Аля росла необыкновенной девочкой – писала стихи, вела дневники, поражающие своей недетской глубиной. "Мой домашний гений", – называла ее Марина. Если в детстве главным человеком для Али была мать, то, повзрослев, уже в эмиграции, она отойдет от матери и сблизится с отцом. Разделит его любовь к Советской России и первой из семьи вернется из Франции на Родину – себе на погибель.
… Они встретились в доме у поэтессы Аделаиды Герцык. Стояла осень 1914 года. Марине исполнилось 22 года, поэтессе Софии Парнок, сразу же поразившей воображение Цветаевой, – 29. Чувство к "незнакомке с челом Бетховена" вспыхнуло у Марины внезапно, с первого взгляда. "В оны дни ты мне была, как мать", – писала Марина Цветаева в одном из стихотворений цикла "Подруга", посвященного Парнок. Может быть, в этом ощущении материнского тепла, которого так не хватало Цветаевой – загадка быстрого сближения Марины и Сони? Осознавая всю нелепость своего желания, Цветаева мечтала иметь от Парнок … ребенка, чтобы реализовать свой материнский инстинкт, хотя у нее была дочь. А может быть, Парнок удалось разбудить в Цветаевой женщину – то, чего, видимо, в полной мере не удалось Сергею Эфрону?
"Не ты, о юный, расколдовал ее", – писала Соня Сергею, к которому очень ревновала Цветаеву. Позже Цветаева мечтала о ребенке и от Бориса Пастернака, и от трагически погибшего в парижском метро юного поэта Николая Гронского, годившегося ей в сыновья.
Марина разрывалась между любовью к Соне и любовью к мужу, и никак не могла определиться – слишком сильна была захватившая ее страсть. Чтобы не мешать жене, деликатный Сергей попросту устранился – ушел на войну санитаром. "Сережу я люблю на всю жизнь, он мне родной, никогда и никуда от него не уйду, – писала Марина сестре Сергея Елизавете Эфрон. ... Соня меня очень любит, и я ее люблю – и это вечно, и от нее я не смогу уйти".
Роман продолжался два года, а в 1916 году подруги расстались – у Парнок появилась новая любовь. Это очень больно ранило Марину. Об отношениях с Парнок Цветаева говорила, как о первой катастрофе в своей жизни. "Видела во сне С.Я.Парнок, о которой не думаю никогда, и о смерти которой не пожалела ни секунды, – просто – тогда все чисто выгорело – словом, ее, с глупой подругой и очень наивными стихами, от которых – подруги и стихов – я ушла в какой-то вагон III класса и даже – четвертого", – записала она в дневнике. Лукавила ли Марина – трудно сказать…
В революцию Эфрон занял сторону белых и уехал воевать на Дон к генералу Корнилову. Оставшись с детьми в страшной революционной Москве, Марина переживает очередной роман – с театром и с актерами Вахтанговской студии. Сонечка Голлидэй, которую Марина называла "моя маленькая", Володя Алексеев, вскоре без вести пропавший на фронтах Гражданской войны, красавец Юрий Завадский, "комедиант" ее стихов… Она была очень влюбчивая, и перечислять всех, с кем у Марины была любовь – хотя бы только в письмах, – заняло бы много места. При этом Марина не видела реального человека, а придумывала его, восхищаясь своим созданием. Тем острее пронзала ее боль от разочарования…
Четыре года Цветаева ничего не знала о судьбе мужа. Она буквально "закаменела" от счастья, когда писатель Илья Эренбург нашел Сергея за границей и передал Марине письмо от него. Решение возникло сразу и бесповоротно: ехать к нему! Марина и Сергей встретились на вокзале в Берлине. Они стояли, намертво обнявшись и вытирая друг другу слезы, катившиеся по лицу… Но пока Марина ждала приезда мужа в Берлин, она успела влюбиться в издателя Абрама Вишняка, которому за период между 17 июня и 9 июля написала девять писем.
Из Берлина семья переехала в Чехию, где Эфрон учился в Пражском университете, и там у Марины случилась большая любовь с Константином Родзевичем, другом Сергея. Чувство, захватившее Цветаеву, было настолько сильным, что единственный раз в жизни Марина подумала о том, чтобы уйти из семьи, но все же не сделала этого. Сны Марины о Родзевиче нам неизвестны – все происходило наяву, по накалу страсти затмевая самые смелые грезы, – зато известны письма к нему, составившие целую книгу. Родзевича Сергей Эфрон называл "маленьким Казановой", но Цветаева этого не видела, ослепленная своим пылким поэтическим воображением. А Родзевич ее стихов не понимал и не ценил.
"Марина рвется к смерти. Земля давно ушла из-под ее ног, – писал Сергей Эфрон Максимилиану Волошину. – Она об этом говорит непрерывно. Она вернулась. Все ее мысли с другим. Сейчас живет стихами к нему. По отношению ко мне слепость абсолютная. Я одновременно и спасательный круг, и жернов на шее. Жизнь моя сплошная пытка. Тягостное одиночество вдвоем".
Еще в 1933 году во Франции, где обосновалась семья, и где Эфрон, став секретным агентом ОГПУ, занялся работой в "Союзе возвращения на родину", надеясь заслужить прощение у советской власти, Марина записала по-французски: "Мне часто снится, что я себя убиваю. Стало быть, я хочу быть убитой, этого хочет мое скрытое я, мне самой незнакомое, только в снах узнаваемое, вновь и вновь познаваемое. Единственное истинное, мое старшее, мое вечное я".
16 июня 1939 года Марина Цветаева с сыном навсегда покинула Францию и уехала в Советский Союз. Она предчувствовала: ее ждет катастрофа, гибель, но сделать ничего не могла. Поехала за мужем и дочерью, испытывая ощущение обреченности и покорности судьбе. В свое время она обещала Сергею, что будет "ходить за ним, как собака". Так и поехала. Кто на самом деле был отцом ее сына Георгия – Эфрон, Родзевич, Пастернак? Об этом до сих пор спорят биографы.
С началом войны она долго не решалась эвакуироваться, несколько раз меняла решения, колебалась, но все же уехала – пароходом с Северного речного вокзала. В Елабуге их с сыном поселили в деревенской избе Бродельшиковых. Работы не было. Марина успела съездить в соседний город Чистополь, намереваясь перебраться туда, и оставила заявление: "Прошу принять меня в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда".
Однажды сын выкрикнул ей в пылу спора: "Кого-нибудь из нас вынесут отсюда вперед ногами!". Марина не забыла этих слов. Не нищета ее сломила, не жизненные трудности (она влачила тяжкое существование с 1917 года, пережила смерть второй дочери Ирины от голода в кунцевском детском приюте, арест Али, Сергея и сестры Аси, жила тяжело, трудно, в нищете, в беспросветном, изматывающем быте), а животный страх за судьбу сына – вдруг он уйдет из жизни раньше нее?
Марина понимала: сыну необходима свобода, но отпустить его она не могла. Своей неистовой, исступленной любовью она почти задавила его. Так бывает – залюбливают до смерти. И чтобы этого не случилось, она набросила на себя петлю, воспользовавшись тем, что в избе никого не было… Пусть сын живет. Но и Муру оставалось жить недолго – он погиб на фронте девятнадцатилетним.
"Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить…", – это последние слова Марины Цветаевой, написанные сыну. Трагедия произошла 31 августа 1941 года. А через несколько месяцев был расстрелян Сергей Эфрон. Говорили, что это сделал лично Лаврентий Берия. Сбылось предсказание Марины: "Так вдвоем и канем в ночь: Одноколыбельники". Она вообще многое предсказывала и о многом знала заранее. И свой трагический конец предчувствовала давно.