Известный одесский поэт Андрей Орловский вернулся из продолжительного тура по России, в рамках которого он презентовал свой дебютный альбом "Обрыв" и книгу "Искренность".
"Дни.ру" поговорили с поэтом и узнали, куда движется литература в век хаоса, почему искусство двигают одиночки, и как выжить начинающему писателю.
- Как известно, эпоха Пушкина – это "золотой век" отечественной поэзии, затем последовал "серебряный". А какая эпоха сегодня?
- Критики и журналисты как только его не называют: "бронзовым", "асфальтовым"… Я же не хочу обобщать – разве что могу рассказать о том, что вижу, из своего угла. Сегодня происходит какое-то сумасшедшее, сумасбродное движение – безвекторный удар в пустоту. Люди пишут, не зная, зачем, и читают людям, которые не понимают, для чего приходят на вечера. Я бы назвал это время веком литературного хаоса.
- В эпоху интернета каждый пользователь мнит себя поэтом и непременно выкладывает стихи в открытый доступ. Отделить зерна от плевел стало в разы тяжелее. Как это повлияло на ситуацию в литературе?
- Чтобы разобраться в этом вопросе, уместно начать с Веры Полозковой. Ей в свое время был проделан действительно титанический труд, но она сделала для поэзии столько же хорошего, сколько и плохого. О хорошем писали и говорили не раз, давайте о плохом. Ее изначальный посыл очень простой: она пишет стихи для друзей, многие из них сопровождаются посвящениями. Именно эта концепция "стихов для друзей" и безусловный талант сделали Веру известной. Ее расцвет произвел мощное впечатление на неокрепшие умы интернет-пользователей, которые, не имея таланта и мастерства, тоже начали писать. В итоге – сеть завалена стихами, которые написаны никому и ни о чем.
Любой стих хорошего поэта – это айсберг, где "над водой" – рифма, ритмика, метафорический ряд, а под ватерлинией – культурный бэкграунд, смысловое и интуитивное продолжение. У Полозковой его можно проследить, а у ее эпигонов? Поколение сетевых писателей – это фантик, пустая, яркая обертка.
- Захар Прилепин жаловался, что нам не хватает "литературных банд", которые, как футуристы, создавали скандал, точку напряжения. Однако литературные чтения стали мейнстримом и проводятся с завидной регулярностью. Почему движение не переходит в событие?
- Именно это и есть безвекторность, о которой я говорил. В современном литературном поколении есть только одиночки – Алексей Никонов, Дмитрий Воденников, Вера Полозкова и несколько других, и они никак не связаны друг с другом. А молодые поэты не знают, зачем и для кого пишут.
Вообще говоря, из одиночек самые фундаментальные – это Никонов и Полозкова. Они, пожалуй, два столпа, два апостола современной литературы. И у обоих этот background, о котором я говорил, есть. Никонов прочитал множество книг, и в даже совсем грубых вещах легко угадываются отсылки к Камю, Селину, Джойсу. Это два очень разных поэта: один – остросоциальный, другая – глубоко личная. И сегодня сотни человек пытаются походить на них: в каждом городе есть свой недоделанный панк, клоун, который любит кричать со сцены, и девочка со стишками в ЖЖ. Несомненно, наше литературное поколение менее образованно, чем, например, интеллигенция в начале 20-го века.
- Почему ты сам предпочитаешь держаться подальше от "битв поэтов", литературных шоу, выбирая сольные выступления?
- Во-первых, я не хочу ассоциироваться с современным литературным процессом, потому что он мне неприятен – прогнившая тусовка, бесконечные склоки, богемный душок. Но это не снобизм, не взгляд свысока. Основная причина в другом – на любом выступлении поэт создает свою атмосферу, выстраивает эмоциональную линию повествования. А на солянках и совместных выступлениях эта динамика, только родившись, сразу умирает из-за регламента, ограниченного пятью минутами. Ведь задача выступления – задать некоторую линию, которая начнется на выступлении, и потом продолжится в человеке…
Обрыв и творчество
- Как ты пришел к занятию литературой?
- Я начинал писать интуитивно, куда-то тянуться, еще не понимая направления. Захотелось читать стихи, декламировать их на публике, что сначала я очень смущался делать. Чтобы преодолеть смущение, я решил окунуться в фобию с головой и начал выступать со стихами в подземном переходе. Однажды меня там услышали и пригласили на какие-то литературные чтения. Это было ужасно. Когда некрасивые, обрюзгшие люди читали свои отвратительные стихи, у меня случилось то же, что у Бродского в молодости: я вдруг подумал, что могу писать лучше. В тот вечер я попросил выключить свет и стал кричать стихи в зал. После выступления ко мне подошла девушка и предложила издать книгу. Еще двое случайных людей книгу допечатывали – это длинная история. В итоге в 17 лет я стал автором книги в полтысячи экземпляров. Дабы подвести логичный итог, презентацию я устроил в том же подземном переходе, где все начиналось.
Со временем появился вектор, понимание вещей, понемногу я начал гастролировать со стихами. В какой-то момент понял, что первая книга была ошибкой, и сжег практически весь тираж. В 2010-ом вышла вторая книга – "[уметь стрелять]". И вот сейчас, в 2013-ом, выходит "Обрыв" – то пространство мыслей и чувств, которое мне удалось пробить за три года.
- Зачем издавать в нынешнее время печатные книги, ведь теперь можно обойтись интернетом?
- Печатная книга – это способ подведения внутренних итогов, возможность поставить логическую точку.
- Тогда почему "Обрыв" – это не просто цикл стихов, выпущенный в печать? Зачем ты выдал его в формате музыкального альбома? Расскажи про "Обрыв"…
- "Обрыв" – это не музыкальный альбом, не аудио-поэзия, это – поэтический триллер. Он максимально близок к кинематографу, это фильм-нуар с плавающими характерами, туманной фабулой, открытым концом. В своём самом узком смысле, "Обрыв" – это хроника моей осени позапрошлого года. Концептуально, "Обрыв" – альбом о надежде и отчаянии, о человеке, который между ними балансирует. Но если воспринимать эти стихи интуитивно, не привязываться к числам и местам, то выяснится, что главный лирический герой "Обрыва" – не человек, а грань, на которой открываются все крайности человеческой психики. Энергетически – это живой альбом, на нём удалось сохранить жесткие, в некотором роде даже концертные интонации.
- По образованию ты инженер-программист. Какой отпечаток точные науки наложили на творчество?
- Человек никогда не решает, кем ему быть, – решает некоторое облако идей, которое над ним висит. В моём случае, математическое образование дало мне возможность лучше разобраться в себе и окружающем мире – я ни разу не пожалел о своем образовании. Есть такой словесный штамп, что математика – царица наук, и это – одно из немногих филологических клише, которое мне нравятся. Математика для меня стала тем инструментом, которым ты копаешься в мозгах, в себе, и чем тоньше этот инструмент, чем сложнее – тем глубже ты проникаешь в собственную суть.
- Как живется молодому поэту сегодня? Можно ли прокормиться литературой?
- Плохо живется молодому поэту, если ты имеешь в виду финансовый аспект. Концерты, выступления, релизы, книги, диски, – выйти на уровень, когда литература будет полностью обеспечивать тебя, очень сложно. Есть всякие гранты и премии, но они настолько дискредитировали себя, что даже участвовать в этом фарсе не хочется. Ни для кого не секрет их узколобая политика, коррумпированность, лоббирование внутренних интересов. Как выжить в этих условиях – непонятно, остается только крутиться: за последние несколько лет я перебрал, как минимум, четыре десятка работ.
- Что ты пожелаешь начинающему поэту?
- Да кто я такой, чтобы что-то кому-то советовать, желать? Можно только попросить каждого, кто пишет стихи – разберитесь в себе, поймите, что вы делаете и зачем.