Токио наводит на людей страх

None
"Па
риж, я люблю тебя" вдохновил режиссеров всего мира слагать киносборники во славу городов. Пока в Нью-Йорке, Москве и Шанхае шлифуют рифмы признаний мастеров экрана, по экранам планеты шагает "Токио!" - три получасовых фильма о первом городе Страны восходящего солнца, жителям которого совсем не до любви. Дни.Ру побывали на премьере фильма в "Формуле Кино Европа" и увидели, почему Токио глазами Мишеля Гондри, Леоса Каракса и Джун-хо Бона внушает страх. О чем: Под небом Токио, в столице мирового будущего, происходят престранные вещи, которые, впрочем, никого не удивляют - на то оно и небо Токио. Девочка из японской провинции в один обыкновенный день понимает, что проще всего в этой жизни прикинуться стулом. Из канализации вылазит месье Дерьмо и, определив координаты своего местоположения, в следующий раз выходит из-под земли с полной сумкой гранат. Вирус агорафобии приобретает размеры пандемии, и только сотрясение сердца вынуждает хикикомори (добровольных затворников) покинуть клетки домов.

Если бы Гондри с Караксом не нагнали страху вытащенными из своих чемоданов скелетами, на счет Бона можно было бы записать хеппи-энд

Где-то мы это уже видели: схема-конструктор "несколько фильмов в одном фильме об известном мегаполисе" приобрела популярность на примере реверансов Городу всех влюбленных в картине "Париж, я люблю тебя". Что-то новенькое: впервые нигилистический постулат "Жизнь - дерьмо!" прозвучал на большом экране. Фильмы из этой серии: Сборники "Париж, я люблю тебя" и "Истории Торонто", "Трудности перевода" Софии Копполы, "Я киборг, но это нормально" Пак Чхан-ука. Восклицательный знак в титуле фильма должен насторожить всякого, кто готов зазвать в кино любителей аниме, сакуры и историй с "я люблю тебя" через запятую. По улицам Токио от французов Мишеля Гондри, Леоса Каракса и корейца Джун-хо Бона не бегают школьницы в гольфиках и юбочках, едва прикрывающих трусики, душистые лепестки не парят розовым снегом, да и открывающиеся виды здесь вряд ли можно будет использовать для туристической брошюрки. "Токио!" в ряду "Парижа, я люблю тебя" и его пока не явленных публике клонов "Нью-Йорк, я люблю тебя", "Шанхай, я люблю тебя", "Москва, я люблю тебя" смотрится дворнягой, без спросу забравшейся потоптаться в зачарованный сад. В то время как режиссеры и актеры сочиняют по всему миру поэтические признания в любви крупнейшим городам, двое французов и кореец показали лирикам урбанизации, откуда ноги растут. По Гондри, Караксу и Бону, какой город ни возьми - не это главное, и потому ни в одном из трех получасовых историй нет признаков внешнего, туристического, лица Токио. Вся троица на разные голоса тянет одну песню: город - это массивная декорация, в которой разыгрывается драма о том, как человек становится либо стулом, либо Дерьмом, либо хикикомори. Гондри обращает девушку в предмет мебели, популярно объясняя в новелле "Дизайн интерьера", что без амбиций и мотиваций - человека без ничего - общество отторгает. Все амели, извлеченные из условного мирка вымышленного Монмартра Жене, в человеческом обличье несовместимы с реальностью. Миру нет никакого дела до твоей уникальности - либо ты полезен, либо... тебя нет. Если сочинение Гондри еще можно каким-то образом выдать за поэзию - в конце концов, он зарекомендовал себя специалистом по подмене реальности фантазией ("Вечное сияние чистого разума", "Наука сна"), то Леос Каракс, спустя десять лет внезапно очнувшийся от профессионального литургического сна, не церемонится и нагло, со всеми физиологическими подробностями, плюет в вечность. Зритель, воспринявший девушку-мебель как метафору, ко второму получасу еще рассчитывает на игривые интонации, но вместо этого содрогается, оказавшись лицом к лицу с месье Дерьмом в одноименной новелле от автора "Любовников с Нового моста". Каракс крайне неприглядно сообщает, что как бы общество ни пыжилось благополучием, однажды оно лопнет, и то, что обнаружится внутри, никому не понравится. Чтобы никому не пришло в голову успокоить себя мыслью о географическом проклятии, режиссер под финал великодушно анонсирует, в какой точке земного шара Дерьмо всплывет в следующий раз. Хотя кореец в Японии тот же гайдзин (иностранец), что и француз, Бон ("Воспоминания об убийстве") ловчее других пишет с натуры и потому наиболее предсказуем. Его "Токиотрясение" - единственная история, в которой (помимо того, что угадывается знакомство режиссера с популярным аниме "Чобиты") просматривается финал. С другой стороны, рассказ Бона, в принципе, эпилогичен - он подводит черту под двумя предыдущими высказываниями про отторжение человека и общества. Его хикикомори, добровольно замуровавшие себя в собственных домах, точно атомы, потерявшие притяжение: человечество, рассыпаясь на частицы, перестает существовать. Однако планета, сотрясаясь, нарушает процесс распада и сталкивает "беженцев" лбами. Есть только одна реальность, вне зависимости от города нахождения: мы живы, пока находимся в контакте - причем не в виртуальном, а руками и глазами - на ощупь. Если бы Гондри с Караксом не нагнали страху вытащенными из своих чемоданов скелетами, на счет Бона можно было бы смело записать хеппи-энд.

Телеграм канал