На 15-й национальный театральный фестиваль "Золотая Маска" привезли лучшие спектакли со всей России. Дни.Ру выбрали три постановки из провинции, чтобы узнать, чем живет русский театр за пределами столицы.
"Макбет" бурятского уезда
Спектакль театра Улан-Удэ "Максар. Степь в крови" от Олега Юмова, ученика Сергея Женовача, по стилистике меньше всего напоминает Шекспира, и больше всего – кафе национальной восточной кухни в российской столице: официанты из Кореи и Казахстана, суси из холодильника, зато костюмы и дизайн интерьера спроектированы по плану профессионалов высшего уровня. Не наигравшись в Шекспира на сцене Студии театрального искусства Женовача, Олег Юмов привез "Макбета" в качестве трофея в Бурятию. На родине выпускнику режиссерских курсов, кажется, вспомнилось, что скифы мы да азиаты, и потянуло, отчего-то, на японский кинематографический урожай образца 1957-го года. На это указывает даже название спектакля, отсылающее зрителя к "Трону в крови" Акира Куросавы.
Оформленную художницей Марией Вольской, нарочито полупустую, гризалью писанную сцену нечем заполнить: персонажи движутся по заданной траектории, принимают позы, достойные каллиграфических зарисовок на рисовой бумаге – как полагается эскизам, плоские и угловатые. Стремление не утратить национальную идентичность в средствах актерского выражения приводит к лубку, медитативная музация – к звенящей тоске. Все здесь способствует погружению в объятия Морфея: звук не желает отражаться от старинных стен РАМТа, синхронный перевод – идти в ногу с произнесенной речью, поставленная артистам режиссерская задача – следовать экспрессивному тексту английского классика.
Всех вылечат
"Полковник-птица" Самарского театра драмы им.Горького – напротив, являет собой зрелище обратное. Пьеса болгарского драматурга Христо Бойчева – о житье-бытье сумасшедшего дома, забытого на границе мира и последней болканской войны. Сыграть психически ненормального типа – возможность продемонстрировать все то хтоническое, что развивал артист четыре года обучения в институте, а при переходе в репертуарный театр накрепко запер внутри себя. Проблема только в том, что если ружье не выстрелит вовремя, тогда, перефразируя хитрукова Винни-Пуха, испортится актерское "я".
Монстры, долго лежавшие на дне ларца, вылезли на свет божий подслеповатыми и неповоротливыми, потому герои постановки перемещались, словно не видя себя, друг друга, не чувствуя тверди под ногами. Номинант на "Золотую маску" Роза Хайруллина говорит тонюсеньким, тихоньким голоском, - она играет проститутку, полагающую, что пришла не в больницу, но в монастырь. Она клюет носом, изредка пищит что-то, полное фатализма, и многозначительно смотрит на свои руки, каждый мускул которых, как и любое движение ее тела, семантически связан с ходом ее мысли.
В это время за ее спиной то и дело хватает себя за причинное место цыган, говорящий с грузинским акцентом. Тут же рядом седой круглый человек с оголенным необъятным животом светит фонариком в глаза соседа. Глухой, интонационно верно выстраивающий фразы, озвучивает новости – ежедневно, кроме последней строчки, одинаковые. Все вместе бегают по кругу под русскую версию "You’re in the army now". Зачем этим болванчикам стрепетовщина и хаматовщина Хайруллиной, умом не понять и аршином не измерить – с любой точки происходящее кажется разлетающимся на ветру шатким карточным домиком.
"Чайка" и Playboy
Тот, кто чуть опоздает на "Чайку" красноярского драмтеатра им.Пушкина, не сразу поймет, что пришел по адресу: посреди раскинутых как попало автомобильных шин и кустов сухой травы на деревянной лестнице он первым делом увидит девицу, с которой стягивают одежду до нижнего белья. Только по нечаянному возгласу "Нина!" опоздавший вдруг осознает, что перед ним, должно быть, Заречная готовится к спектаклю, а зовущий ее, стало быть, Костя Треплев. Но и тому, кто останется далее не поздоровится: Маша табаку предпочитает кокаин, а по ночам вместо променаду совокупляется сразу с тремя, один из которых, кажется, доктор, второй – индивид в красных плавках, а третьего в темноте и разобрать невозможно.
Если не последовать примеру пенсионеров, мгновенно вскочивших со стульев после таких откровенных сцен, то можно наблюдать Аркадину, эффектно связывающую метафорой – пардон, бинтами – ножки и ручки Тригорина. А после глядеть, как Аркадина хорошенько пинает Тригорина сапогом и хлещет его двумя прутьями. Ежели кому любопытно сделается дотерпеть до второго акта, то он удивит лишь вначале – двумя чуть располневшими девочками Playboy в заячьих ушках, приставленных к Треплеву как показатель его безусловного успеха.
Ничего, впрочем, удивительного нет, - какой русский режиссер не обнажал бедер и ланит артисток. Но феерическое шоу не стало бы таковым, отними у режиссера Олега Рыбкина возможность вставлять фрейдистские ссылки – в алфавите важнейших дел в театре такая профессиональная экзальтация занимает место буквы "А". К тому же, шанс сыграть испорченное и невинное существо единовременно подкупает артистов, - потому это "Б". Не будь ни того, ни другого, что останется на трубе? Мужские костюмы по моде конца XIX-середине XX века, властная Аркадина, подавляющая сына, страдающего от эдипова комплекса, да пьеса "Чайка". При здравом рассуждении, этого вполне может хватить для рассказа в духе Антона Чехова.