"Я никого не убивал. Но меня убивали. Задолго до смерти", - написал в автобиографическом эссе знаменитый сербский писатель Милорад Павич. Этот короткий и скромный рассказ о личных и творческих обстоятельствах, подписанный именем мастера, теперь звучит одновременно эпитафией и завещанием. Он прожил 80 лет и успел объясниться с вечностью до того, как ушел в нее навсегда.
Его официальная биография сообщает, что Павич обучался на философском факультете Белградского университета, а затем стал специализироваться на истории литературы и получил ученую степень доктора наук. Он преподавал, работал в газетах, переводил. Сам Павич расставлял точки в профессиональной жизни так: "Писатель я уже более двух сотен лет".
Он называл себя "самым нечитаемым писателем своей страны до 1984 года, когда вдруг за один день превратился в самого читаемого", и подчеркивал, что его книгам "было бы лучше, если бы их написал какой-нибудь турок или немец". "Я же был самым известным писателем самого ненавидимого народа – сербского народа", - подчеркивал мастер.
К этой его ремарке относились и слова: "Меня убивали. Задолго до смерти". Жизнь писателя была поделена на абзацы бомбардировками: первую он пережил в 12 лет, вторую - в 15, третью - в 1999 году. Каждый раз бомбы летели в самое его сердце. Павич был не только певцом своей страны - он был истинным сыном Сербии, ее землей, водой и небом. Его убивали каждый раз, когда убивали его родину.
Иностранные языки впивались в него, точно пиявки: подростком, в немецкой оккупации, он выучил язык захватчиков и одновременно тайно, по его собственному признанию, осваивал английский. О французском писатель вспоминал, что забывал его трижды. Уроки русского по сборникам Фета и Тютчева ему давал беглый офицер царской армии. Эти знания приоткрыли ему двери в миры, полные превращений, - на их плодородной почве один за другим и всходили романы писателя.
Как следствие, книги Павича все время превращались: "Хазарский словарь" притворялся интерактивной энциклопедией, "Последняя любовь в Константинополе" - гаданием на картах Таро, "Звездная мантия" - астрологическим справочником для непосвященных. При этом он подчеркивал, что с течением времени все меньше чувствует себя "писателем написанных им книг, и все больше - писателем других, будущих, которые, скорее всего, никогда не будут написаны". Павич верил, что "при жизни получил то, что многие писатели получают только после смерти".
"Он думает и пишет так, как мы читаем", - писали о нем критики. След Павича в мировой литературе характеризовали не иначе как окно в будущее: несмотря на то, что свои главные творческие завещания он сочинил в прошлом веке, о нем говорили не иначе как о писателе XXI века. Он умел заглянуть в вечность - и за это его любили.