Истоки русского авангарда? Да – представлены Врубель, Борисов-Мусатов, Сапунов, Ларионов, Гончарова, Петров-Водкин, Машков, Тархов, Павел Кузнецов и др. Но зачем тогда вывешена здесь графика и живопись Александра Иванова или Венецианова? Представление художественной школы (школ)? Но как сложить школу из таких разных художников, как Борисов-Мусатов, Фальк, Ларионов, Петров-Водкин, Павел Кузнецов и т. д. – на стендах и "мирискусники", и импрессионисты, и "голуборозцы", и "бубновалетцы", и пуантилисты, и тут же – вполне на месте – Николай Ге. Да и не только живопись выставлена и графика – на стендах лежат номера журналов, образчики книжной графики, мебель из дома Рябушинского, лежит под стеклом многострадальная книжка стихов Бальмонта, за которую Рябушинского таскали в цензурный комитет. И еще одна особенность этой выставки: как минимум треть выставленных работ хорошо знакомы нам из постоянной экспозиции Третьяковки, Пушкинского музея и Эрмитажа. И тем не менее перед нами действительно оригинальный и масштабный проект – попытка представить образ ("концепт" или "собрание концептов") нового искусства в том виде, в каком он был выработан в начале века деятельностью – издательской и выставочной – журнала "Золотое Руно" и который, в свою очередь, определил развитие русского искусства в ХХ веке.
Чужой среди своих
В книге о Марке Шагале есть эпизод, в котором 90-летний художник, вспоминая друзей своей нищей парижской молодости, назвал неведомое сегодня никому имя и с неутихшим за долгую жизнь недоумением и сокрушенностью добавил: "Вот кто был настоящий художник. Не я, нет. Художником был он. Но… не повезло". Не повезло в чем? А в том, что тогдашние "аргонавты", составлявшие контур современного искусства, прошли мимо его творчества. Вот и все. Увы, искусство творится не только художниками, но и, простите, наличием рядом талантливого и ответственного перед временем и искусством арт-менеджера. И как бы ни морщились современники от своеобразия личности редактора и издателя "Золотого Руна" Николая Павловича Рябушинского (1877–1951), но именно он обнаружил конгениальность той ситуации, которая сложилась в русской художественной жизни начала ХХ века.А фигура, надо сказать, была неординарная. Выходец, точнее "заблудшая овца", из влиятельнейшего рода русских купцов и промышленников, кутила, картежник, литератор и художник-дилетант, жизнь которого похожа на роман – бурные отношения с певицей-француженкой, сопряженные с бешеными тратами, путешествия по миру, издательская и выставочная деятельность в Москве, неимоверное богатство до революции и статус почти совслужащего (консультанта и оценщика художественных произведений) в первые послереволюционные годы. Ну а затем эмиграция, где, как сказано на стенде, посвященном Рябушинскому, он прожил "яркую бурную жизнь, в которой было немало взлетов и падений, переходов от блестящего положения в обществе и широкого признания к полной нищете и забвению". И именно этому человеку суждено было остаться в истории одним из великих русских арт-менеджеров прошлого века – весь свой монументальнейший проект с журналом "Золотое Руно" и выставками, во многом определивший будущее русского искусства, создал именно этот человек, и всего-то за три года. Рябушинский, как вспоминал позднее кн. Сергей Щербаков, "мог бы сойти за обычного "купчика-голубчика", кутилу… если бы в нем не была заложена все же какая-то сумбурная, но несомненная талантливость. Эта талантливость расплескивалась по-московски в проявлениях самых экстравагантных затей с ориентацией на красоту. Последнюю он чувствовал интуитивно, подчас довольно метко".