Знаменитый композитор отомстил Плисецкой

Родион Константинович Щедрин, лауреат международных премий и автор знаменитых опер и балетов, уже считающихся классикой в своем и без того академическом жанре, написал книгу-автобиографию, которую посвятил своей жене Майе Михайловне Плисецкой. Известная балерина, потомок Мессерер и Плисецкого, некогда тоже опубликовала свои мемуары, которые посвятила мужу. О том, каков был ответ Щедрина, отметившего золотую свадьбу с Плисецкой 2 октября, в день презентации книги, читайте в беседе композитора и корреспондента Дней.Ру. - Майе Михайловне наверняка посвящали множество произведений – ревностно ли Вы к этому относитесь?
- В первую очередь все мои балеты ей посвящены – на титульных листах стоит посвящение Майе всех моих пяти балетов. А если бы другие не делали, это было бы противоестественно. Она действительно абсолютно уникальна.

- Артист высказывается в своем творчестве без остатка. Почему Вам потребовалось воспользоваться непривычной, чуждой Вам языковой системой, чтобы рассказать о своей любви?
- Это, конечно, была провокация Проскурина Александра Васильевича, потому что он, как капля долбит камень: не силой, а частым падением. И он с российским таким спокойствием и вместе с тем настойчивостью Майю Михайловну сподвигнул к этому шагу. А потом сподвигнул и меня, постоянно говоря: "Ну что же, разве у вас было мало событий в жизни, чем у Майи Михайловны? Ведь тоже было бы интересно". Я говорю, мол, у меня были какие-то записи. "Дайте мне их посмотреть!" Потом сказал, что это очень интересно, дескать, давайте как-то организуйте это, напишите послесловие, мы найдем новые, неизвестные фотографии. В общем, знаете, бывают какие-то в жизни происшествия, которые влияют на подобные вещи. И я в конце концов это сделал – я просто должен был сквитаться с Майей Михайловной: она посвятила свою книжку мне, а я посвятил свою книжку ей - 1:1. - На каких жизненных ситуациях Вы хотели бы сконцентрировать наисильнейшее внимание читателя?
- Я пишу там о тех людях, которые были в моей жизни очень значительны и определили во многом и мою эстетику, и мое жизненное кредо. Это, конечно, моя семья, мой отец, моя жена, мои близкие друзья, такие как Андрей Вознесенский, и, конечно же, музыканты: Ростропович, с которым мы были очень дружны, великий Шостакович – я был помечен радостью общения с ним. Дирижеры – такие, как Гергиев, Янсенс, исполняющие мою музыку, и вот даже за этот сезон они играют несколько моих премьер. И такие мировые звезды, как Мазель. Это хороший допинг для творчества человека! - Критерий эстрадной музыки понятен: по количеству прослушиваний определяется срок жизни произведения. А что касается классического произведения – чем измеряется его успех?
- В 1987 году после пражской заварушки я играл с друзьями концерт "Музыкальное приношение" - заказ к юбилею Баха, в Праге. Были замечательные музыканты, мы отлично отыграли. И тут неожиданно заметили, что зрители стали уходить один за другим. Я пришел в артистическую, конечно, расстроенный, потому что потрясающее исполнение ведь было. Там у меня девять музыкантов – три флейты, три фагота, три тромбона, они были из Венской филармонии, один лучше другого. А я сам играл на органе. Несколько моих друзей чехов – тогда и словаков, была ведь одна страна – зашли ко мне подбодрить, сказать комплимент. И вдруг вбежала какая-то молодая чешка, которая плакала. И говорила: "Какие свиньи, какие сволочи! Это гениальное произведение! Я презираю моих земляков!" Так что, знаете, в этот момент я вдруг подумал, что это, как говорил Блок, "провала прошу, провала". Публика была тогда не готова это слышать. А критерий в авторе – хорошо сыграли его произведение или нет. Но если автор уже витает в небесах, это может быть на совести исполнителя. - То есть критические отзывы - это пустое?
- Для меня только два судьи есть. Исполнитель – оркестр или хор – как они к этому отнеслись, тягость ли это для них или наоборот они увлечены, загорелись этим. И реакция публики – я имею в виду не после исполнения, а во время. Есть ли в зале вот эта мертвая тишина, когда ты понимаешь, что взял над ним власть, или нет. А критик может написать все, что ему в голову пришло. Может быть, он в этот момент думает, что его теща больна и как хорошо, чтобы она завтра умерла, и ему не до этой пьесы. И потом, кто критики: Стравинский, Шостакович? Конечно, интересно. У нас есть и образованные хорошие критики, профессиональные – но они собьют быстро с панталыку. Верить всему, что о тебе говорят, невозможно. Я сегодня случайно прочел в книжке Норманна Ле Кнехта, англичанина, о Клаусе Принсе Хайме из Японии и о том, что немцы захватывали руководящие позиции в дирижировании. Помню, когда я был в Японии, этот Клаус Принс такое обо мне говорил и писал - никто больше меня так не возносил до небес. А я и не думал, что он, оказывается, легендарный такой человек – сегодня просто случайно утром за завтраком пробежал глазами. Поэтому вопрос: а судьи кто?

ДНИ в Telegram